Какой-то Кот, гроза мышей,
Примерной ревностью своей
И кровожадностью и силой
Прослывший в округе Аттилой,
Задумал истребить в один поход
Не только у себя в холодной клети,
Но весь на свете
Крысиный род.
Умолкли крысы… их головки
Не помышляют о былом…
Что им пустые мышеловки
В сравнении с Котом!
А Кот в восторге, в восхищеньи!
И, чтоб поболее явить свое уменье,
Он, наконец,
Вниз головой повесился, хитрец!
Не дышит грудь, не слышно храпа,
Совсем мертвец
(А между тем за шнур вцепилась лапа).
Крысиный род решил,
Что Кот, должно быть, нашалил:
Украл жаркое,
Иль что другое
Ну, словом, пойман был
И, без сомненья,
Повешен был за преступленье!
И вот,
Крысиный род
Пошел к Коту на погребенье.
Шныряют, бегают, скребут
И торжества, в восторге, ждут…
Но вдруг… о ужас!.. Кот сорвался,
Двух-трех ближайших крыс поймал
И так сказал:
«Вас наказать не так я собирался!
Ведь это что?!! Я знаю план другой!
Ступайте-ка покудова домой!»
Кот не соврал. Осыпавшись мукою,
В квашню забрался он,
И крысы все, со всех сторон,
К нему посыпались толпою.
Но Крыса старая (конечно, неспроста:
Была та крыса без хвоста)
Коту на это проворчала:
«Не соблазняюсь я нимало,
Будь ты хоть не котом,
А впрямь мучным мешком!»
Старуха верно рассуждала,
И можно ль лучше рассуждать?
Ведь недоверчивость есть счастья мать
И безопасности начало!
