Если б я в бога веровал
И верой горел, как свеча,
На развалинах древнего Мерва
Я сидел бы
И молчал.
Я сидел бы до страшной поверки,
Я бы видел в каждом глазу
Невероятную синеву
Сверху,
Невероятную желтизну
Внизу.
Я, как змей, завился бы от жара,
Стал бы проволочно худым,
Над моей головой дрожали бы
Нимбы, ромбы,
Пламя и дым.
Хорошо быть мудрым и добрым,
Объективно играть на флейте,
Чтоб ползли к тебе пустынные кобры
С лицами
Конрада Фейдта.
Это милые рисунчатые звери,
Они танцуют спиральные танцы.
Вот что значит твердая вера —
Преимущество
Магометанства.
Я взволнован, и сведения эти
Сообщаю, почти уверовав:
Я сегодня дервиша встретил
На развалинах
Древнего Мерва.
Он сидел, обнимая необъятное,
Тишиной пустыни объятый.
На халате его, халате ватном,
Было все до ниточки
Свято.
О, не трогайте его, большевики,
Пожалейте
Худобу тысячелетней шеи!
Старый шейх играет на флейте,
И к нему приползают
Змеи.
Они качаются перед ним,
Как перед нами
Качается шнур занавески.
Песня свистит, как пламя,
То шуршаще,
То более резко.
А потом эти змеи дуреют,
Как на длинном заседаньи
Месткома.
Они улыбаются всё добрее,
Трагической флейтой
Влекомые.
А потом эти змеи валятся,
Пьяные, как совы.
Вся вселенная стала для них вальсом
На мотив
Загранично-новый.
Но старик поднимает палку,
Палку,—
Понимаешь ли ты?
Он, как бог,
Сердито помалкивая,
Расшибает им в доску
Хребты.
И, вздымая грудную клетку,
Потому что охрип
И устал,
Измеряет змей на рулетке
От головы
До хвоста.
Он сидит на змеином морге,
Старичина,
Древний, как смерть,
И готовит шкурки
Госторгу,
По полтиннику
Погонный метр.
