Вершится поздний суд
истории. На сцене
щедринские идут —
акимовские — “Тени”.
Загробный мир. Ампир.
Зеленый стол. Бумага.
Звучит ( — Тир-лим-пим-пим!)
мотивчик Оффенбаха.
Звучит мотивчик здесь
особенным макаром,
поскольку пьеса — смесь
канкана с данс-макабром,
мотивчик ей под стать…
Щедрин умел хлестать,
хлестнул людишек плетью,
хлестнув, пустил плясать
под барабан и флейту.
Пустил их в вечный пляс,
умеющих вертеться,
дворец, казарма, плац
иль стены министерства.
Все пляшет: верх и низ,
ум и душа и тело —
такой уж механизм,
система, брат, система!
Начальствующих лиц
и подчиненных пляски.
И царь-кавалерист
в кавалергардской каске.
И мелочь-мошкара,
и карьерист маститый,
и сам министр двора,
под маскою укрытый.
Все, все давно мертвы.
Мертв петербургский орднунг.
Но мертвые, увы,
не похоронят мертвых.
Их черви заждались.
Когда же будет вынос?
Смерть — это антижизнь,
то есть со знаком минус.
Их долго мир терпел.
Пора им быть в могилах.
Хоть поздно, хоть теперь
хоронит их Акимов.
Не то их трупный яд
живых позаражает…
Свершим же сей ооряд!
Пусть в гробе крепко снят!..
Кто — за? Кто возражает?
