«Оссиановские облака»,
«скандинавская» ночная буря…
В «Путешествии» что ни строка —
подчинен ландшафт литературе.
Но, отдав литературе дань
и над ней и над собой возвысясь,
некую поэт преступит грань:
это в нем проснулся живописец.
И тогда уж черт ему не брат!
Схватит кисть, сверкнет очами зверски
и как мрачно-пламенный Рембрандт
пишет интерьер Потсдамской церкви:
Сумрак. Скудное мерцанье свеч.
Тусклая сияет позолота.
Алый (бархат драпировок) свеж
(тут уж он предвосхитил кого-то
из романтиков: Делакруа?).
Стен темно-багровые обои…
Или озарение другое:
он, едва лишь обретя крыла,
за шлагбаум выбравшись, пустился
в дальний путь — и вдруг узрел листву:
синих, желтых и пунцовых листьев
празднество осеннее в лесу.
Желтый — пусть, пунцовый — пусть,
но синий?
Этого ни на какой картине
не подсмотришь. Это уж его
живопись, его пейзажи, это
цветовиденье поэта, цвето-
пиршество и цветоволшебство!
