Барственный Шехтель все ирисы лепит на фриз, —
впрочем, не лучше и у мирискусников вербы…
…Я не люблю е г о дерганых пьес, изнервленных актрис,
и отношусь негативно к предсмертным «Их штербе!».
Я не люблю этих всех мезонинов, фальшивых озер,
чаек, сестер, вахлака-добряка дядю Ваню;
я не люблю Станиславского — ферт и позер,
тоже, садюга, мучитель, пошел бы он в баню!..
Каждому времени — (водка-селедка!) — символы свои.
Этому: косоворотка, бархотка, чахотка…
Мне неприятны и Книппер усатая, и
Ликиных два намечающихся подбородка…
Как гимназистка, портреты его берегу.
Вонь сулемы и фальшивую синь купороса —
всё не люблю! — но я жить без н е г о не могу,
без таганрогского провинциала, без пышноволоса…
Дичь, моветон-фельетон: «Чехонте…» Это бедность,
гроши за труды.
Руки — чудесны, у м е л, видно, делать уколы…
Как я люблю, что он садит повсюду сады,
лечит в холеру и строит крестьянские школы.
На фиг нужны мне его Угадай-Откатай,
но как же мил, на ступенях, держащий собачку…
Детское это, Гиляю: «Устал. Покатай…»
(Правда, устал), и уселся в садовую тачку.
…Все еще пред объективом снимает пенсне:
как по-мужски привлекателен, знает, наверно.
С траурной бабочкой легких в слепящей московской весне
все тяжелей совладать ему, вот что особенно скверно!
…Это он в Ялте, со смуглым татарским лицом;
так обострившимся и от болезни тревожным.
Пестро-сиренева галька, сверкает самшит пред крыльцом,
море серебряно, счастье мерещится странно-возможным.
Слава тебе, бифокальное зренье, модерн, арт нуво!
это дорожка оранжева, та синей смальты, а это —
это вибрация, световоздушной среды торжество,
медитативная и суггестивная функции света!
…Как я люблю его строгость, и вечную стройность, и рост…
Тьма пеленает слоями садовое светлое кресло;
жизнь поднимается от Ореанды — (усилился к ночи норд-ост!) —
грузной музыкой — се марш духового оркестра…
…Отгостевавши в ночном кабаке «Думский клуб» —
это не то, что последний кабак у заставы! —
вижу, что в галстух на снимке прибавлен внезапный уступ:
не было утром! — и узел смещен чуть налево, нет, вправо…
Господи, галстух наивный, в горох!.. Что же, день изо дня
знаю, пока я живу, эта связь непреложна.
«Что вы наделали? Вы погубили меня!» —
этому дорогому и в мыслях сказать невозможно.
