Тебя мне не понять и не принять.
И наша связка — чистая проформа.
Мы поругались вечером опять,
а завтра мы опять играем в сборной.
В команде стало неуютно нам.
В отличие от лет первоначальных
сидим теперь всё больше по углам,
всё чаще — молчаливы и печальны.
А сколько было пота и труда!
Откуда ж рядом выросли тупицы?
Но тренер бодр: «Сойдёмся, господа!
Для общей славы надо потрудиться!»
Шестой по счёту этот — у руля,
на памяти у старожилов сборной.
Он жаждет славы. И начнёт с нуля.
И будет счёт не по игре позорный.
Ещё о нас легенды говорят,
что были мы в борьбе неудержимы.
Теперь вовсю психологи следят,
чтоб мы не уклонялись от режима,
не уклонялись от привычных схем,
чтоб тайно не мечтали о реформах…
Один-единый стимулятор всем
предписан докторами в нашей сборной.
Мы в век универсальности живём
в футбольном общежитии. Но всё же,
куда мне деться со своим финтом,
своим — коронным, дерзким, непохожим?
Ещё такой продлится произвол
и будут сплошь — прилизанные лица.
А выбрали бы в жизни не футбол,
почти что каждый мог бы отличиться.
И снова травма старая зудит.
Недели две урвать бы на леченье.
Но календарь не по науке сбит.
А в прессе вновь — призыв к омоложенью…
На вымокших футболках — номера.
А имена остались для проформы.
Что наша жизнь? Действительно, игра.
Хотя неважно мы играем в сборной.
У нас какой-то появился страх.
Идеи прежней нет у нападенья.
Есть в наших внешне сомкнутых рядах
вполне конкретный привкус отчужденья.
А каждый может быть неукротим!
А в среду снова тяжкий матч повторный…
Мы друг на друга даже не глядим,
но завтра вместе мы играем в сборной.
