Я мальчонкой пошёл за грибами.
Вот за мной три десятка домов
Потерялись уже за горбами
Побелённых росою холмов.
…А к полудню от запаха сена,
От какой-то неясной тоски,
От пискливого голоса тлена
Заломили, заныли виски.
И залаяли где-то собаки,
И завыл одинокий мотор,
И оплёл меня в темном овраге
Удивительно-редкостный вздор.
Вдруг, пока я топчусь у опушки,
Там решилась деревни судьба,
И фашисты гранаты-толкушки
Опускают в её погреба.
И кричат, погибая, соседи
В равнодушную знойную синь;
«Хорошо, хоть у Клавы и Феди
Уберёгся единственный сын!»
Но назад – на пожар и на плаху! –
Пусть! Один я совсем не могу! –
На кустах оставляя рубаху,
Я в родную деревню бегу.
А она по-над речкою, близко,
С разлетевшейся стайкой стрижей,
С голубым стебельком обелиска
И с насмешкой над дурью моей.
Но я плакал, и сердце решало,
Что нельзя мне её оставлять.
…И напрасно меня утешала
Ничего не понявшая мать.
