И стягивали до отказа,
и сдавливали до предела…
Но все равно —
не для показа
душа,
как колокол, гудела.
И глаза красный уголок,
как флаг спасенный,
как платок,
нашейный, близкий, кумачовый,
косил на страшные оковы…
Оков нелепых этих звон,
когда безмолвствовал закон,
когда тупое подозренье
отращивало оперенье…
Ты мог подумать ли в тот год,
что величальных позолот
осыплются,
темнея,
краски?
Что царства в пропасти летят.
Что имена меняют склад.
И наступают дни огласки.
>
