‘Я воплотил унывный голос ночи,
‘Всех сновидений юности моей.
‘Мне страшно, друг, я пережил паденье,
‘И блеск луны и город голубой.
‘Прости мне зло и ветреные встречи,
‘И разговор под кущей городской’.
Вдруг пир горит, друзья подъемлют плечи,
Толпою свеч лицо освещено.
‘Как странно мне, что здесь себя я встретил,
‘Что сам с собой о сне заговорил’.
А за окном уже стихает пенье,
Простерся день равнинен городской.
Хор
‘Куда пойдет проснувшийся средь пира,
‘Толпой друзей любезных освещен?’
Но крик горит:
‘Средь полунощных сборищ
‘Дыханью рощ напрасно верил я.
‘Средь очагов, согретых беглым спором,
‘Средь чуждых мне проходит жизнь моя.
‘Вы скрылись, дни сладчайших разрушений,
‘Унылый визг стремящейся зимы
‘Не возвратит на низкие ступени
‘Спешащих муз холодные ступни.
‘Кочевник я среди семейств, спешащих
‘К безделию. От лавров далеко
‘Я лиру трогаю размеренней и строже.
‘Шатер любви простерся широко.
‘Спи, лира, спи. Уже Мария внемлет,
‘Своей любви не в силах превозмочь,
‘И до зари вокруг меня не дремлет
‘Александрии башенная ночь’.
