1
Зеленый исчерна свой шпиль Олай
Возносит высоко неимоверно.
Семисотлетний город дремлет мерно
И молит современность: «Сгинь… Растай…»
Вот памятник… Собачий слышу лай.
Преследуемая охотой серна
Летит с горы. Разбилась насмерть, верно,
И — город полон голубиных стай.
Ах, кто из вас, сознайтесь, не в восторге
От встречи с «ней» в приморском Кадриорге,
Овеселяющем любви печаль?
Тоскует Линда, сидя в волчьей шкуре.
Лучистой льдинкой в северной лазури
Сияет солнце, опрозрачив даль.
Таллинн
11 декабря 1935
2
Здесь побывал датчанин, немец, швед
И русский, звавший город Колыванью.
С военною знавались стены бранью,
Сменялись часто возгласы побед.
На всем почил веков замшелых след.
Все клонит мысль к почтенному преданью.
И, животворному отдав мечтанью
Свой дух, вдруг видишь то, чего уж нет:
По гулким улицам проходит прадед.
Вот на углу галантно он подсадит,
При отблеске туманном фонаря,
Жеманную красавицу в коляску.
А в бухте волны начинают пляску
И корабли встают на якоря.
Таллинн
12 декабря 1935
3
Здесь часто назначают rendez-vous,[1]
У памятника сгинувшей «Русалки»,
Где волны, что рассыпчаты и валки,
Плодотворят прибрежную траву.
Возводят взоры в неба синеву
Вакханизированные весталки.
Потом — уж не повинны ль в этом галки? —
Об этих встречах создают молву.
Молва бежит, охватывая Таллинн.
Не удивительно, что зло оставлен
Взор N., при виде ненавистной Z.,
Которой покупаются у Штуде
Разнообразных марципанов груды
И шьется у портнихи crepe-georgette.[2]
Таллинн
18 декабря 1935
[1]свидание (фр.)
[2]Креп-жоржет — мягкая, прозрачная шелковая ткань (фр.)
