Этой ночью нам было впервые и сладко и больно.
И хотелось забыть, и продлить, и поверить в добро.
И стоял-возвышался вдали кипарис-колокольня
И святая луна рассыпала с небес серебро
А по склонам пологим росли вековые оливы.
И холмы, словно волны, вздымались и гасли вдали.
И в траве светляки перемигивались, молчаливы.
И серебряным горлом захлёбывались соловьи.
И стоял кипарис, оттолкнувшись от собственной тени,
Уходил в небеса, как душа, осенившая плоть.
Что мы были тогда? То ли кровь в обезумевшем теле,
То ли радостный дух ликовал, как на Пасху Господь.
Соловьи надрывались от счастья. А где-то
Наливалась заря из бледнеющих лун.
И бледны от любви, мы дрожали как дети.
И петляющим клятвам мешал поцелуй.
Отчего же теперь — я кричу — ты как будто не слышишь.
Чью округлость во мраке твоя обнимает рука?
Глухо ухают совы. Летучие мыши
Пролетают, как крохотные облака.
Соловьи, соловьи… Злоба, ненависть, гибель,
Соловьиная страсть, соловьиная месть…
Вы со мной навсегда! Я услышу вас даже в могиле.
Соловьиная ночь принесла соловьиную смерть.
Перевел Яков Фельдман
