Ещё один последний взмах неслышный,
и даже твой неабсолютный слух
вдруг различит из этой дали вышней
тревожный звук,
такой чужой и лишний,
поскольку он – уже нездешний звук.
Всё снова зарастёт – где крапивой, где ряской, –
и будут зеркала над нами плыть и плыть,
как будто бы не мы вчера играли в прятки,
а вот теперь лежим,
как книжные закладки,
и будто бы не нам сейчас опять водить.
Нас осень породнит – и с жизнью, и со смертью,
и каждый жухлый лист – бессрочный проездной.
И на твоём листе две циферки начертят,
а на моём – одна
дрожит и долготерпит,
покуда и меня не позовут домой…
>
