По стали, мрамору и дереву
Рукой внимательной скользя,
Я проходил — и плоть не верила,
Что их глубин постичь нельзя.
Я слышал ясно излучения —
То спрятанней, то горячей —
От страстной, как созданье гения,
Нагой поверхности вещей.
Она являлась расколдованной,
Жила беспечно и пестро
В камнях, в фанере полированной,
В блестящем никеле метро.
Я знал: то было эхо смутное
Живых, кипящих мириад,
Чьих рук касание минутное
Предметы бережно хранят.
Но вник я мудрым осязанием
Ещё безмерно глубже, в тло,
В пучины, чуждые названиям
И рубрикам ‘добро’ и ‘зло’.
Тот слой связует человечество
С первичным лоном бытия;
Быть может, в древних храмах жречество
О нём шептало, смысл тая.
Но имя то газообразное
Как втисну в твердый хруст речей?
Слова — затем, чтоб значить разное.
Их нет для общей тьмы вещей.
